Живой товар степей и морей: пути в османское рабство

Как же попадали славянские народы в это безжалостное жерло османского рабства, как оказывались прикованными к веслам на султанских кораблях? Путей в неволю было несколько, и каждый был отмечен страданием и слезами.

Процесс превращения свободного человека в раба сопровождался полным уничтожением его личности. У него отнимали имя, заставляли забыть язык и веру, клеймили. Он становился бесправной вещью. И перспектива оказаться на галере была одной из самых ужасных.

Ад на воде: жизнь гребца на турецкой галере

Само русское слово "каторга", прочно вошедшее в язык как синоним самого тяжелого, изнурительного принудительного труда, напрямую связано с гребными судами. Оно происходит от византийско-греческого катергон (κάτεργον), которое означало и "большое гребное судно", то есть галеру, и "принудительную работу", чаще всего – именно нечеловеческий труд гребца на галерах. Это слово, пришедшее в русский язык, вероятно, через черноморские контакты (с генуэзскими или венецианскими колониями, с Византией, а затем и с Османской империей), навсегда сохранило в себе память о том ужасе, которым была жизнь галерного раба. В Османской империи галеры назывались кадырга (kadırga), что также является производным от греческого катергон.

Османский флот XVI-XVII веков был грозной силой, и основу его составляли именно эти кадырги. Это были длинные (до 40-50 метров), узкие, низкобортные суда с малой осадкой, приводимые в движение рядами весел и дополнительно оснащенные одним-тремя косыми парусами. Галера была идеальным боевым кораблем для условий Средиземного и Черного морей.

Сердцем галеры была ее "мышечная сила" – гребцы. Сотни людей (от 150 до 300 и более) сидели на скамьях (банках) вдоль бортов, по 3-5 человек налегали на одно огромное, тяжелое весло (длиной до 12-15 метров). Работа гребца была чудовищно изнурительной. Она требовала не просто силы, но и синхронности, подчинения единому ритму, который задавался барабаном или флейтой. Грести приходилось часами, иногда сутками напролет, без передышки, под палящим солнцем или ледяным ветром. Любое промедление, любая ошибка карались немедленным ударом бича.

Надсмотрщики (аги), вооруженные курбашами (тяжелыми плетьми из кожи гиппопотама или бычьих жил, иногда с вплетенными кусками свинца), ходили по центральному проходу (курсии) и безжалостно избивали гребцов за малейшую провинность или просто для поддержания темпа. "Музыка бича" была постоянным аккомпанементом жизни на галере. Потеря сознания или смерть от истощения на скамье были обычным явлением. Европейские очевидцы, которым довелось побывать на османских галерах, описывали это как "плавучий ад", где "жизнь измерялась только ударами бича и скрипом весел", а воздух был пропитан запахом пота, крови, нечистот и безысходного отчаяния.

Гребцы были прикованы к скамье длинной цепью за ногу. Эта цепь не снималась ни днем, ни ночью. Люди ели, спали (если удавалось уснуть), справляли нужду прямо на своих местах, прикованные к своему горю. Условия жизни были нечеловеческими. Питание – скудное: галеты или сухари (паксимадия), часто червивые, которые приходилось размачивать в морской воде, похлебка из бобов. Свежей воды постоянно не хватало, ее выдавали в строго ограниченных количествах. Антисанитария была ужасающей. Скученность, грязь, пот, экскременты, соседство с крысами и насекомыми приводили к быстрому распространению инфекционных болезней – тифа, дизентерии, цинги (из-за нехватки витаминов), кожных инфекций. Медицинской помощи практически не было. Смертность среди гребцов была колоссальной – по некоторым оценкам, средняя продолжительность жизни на галере составляла не более 3-5 лет. Тела умерших без всяких церемоний просто выбрасывали за борт на съедение рыбам.

Во время морского боя гребцы оказывались в самом уязвимом положении. Они были беззащитны перед вражескими ядрами, стрелами, картечью, которые пробивали низкие борта галеры. Часто они гибли вместе с кораблем во время абордажа, пожара или потопления, не имея возможности даже попытаться спастись из-за цепей.

Психологические страдания были не менее тяжелыми, чем физические. Полная беспросветность, потеря всякой надежды, разлука с родиной и семьей, постоянный страх перед болью и смертью, ежедневные унижения и издевательства – все это ломало дух даже самых сильных людей. Многие впадали в апатию, теряли волю к жизни. Единственной искрой, поддерживавшей их, была мечта о свободе, о побеге, о чудесном избавлении.

"Не ждать пощады, а добывать свободу": дерзкие побеги одиночек и групп

Бежать с османской галеры, из этого плавучего ада, было предприятием почти немыслимым, но не невозможным. Отчаянная жажда свободы толкала невольников на самые дерзкие и рискованные попытки, несмотря на минимальные шансы на успех и смертельную опасность в случае неудачи. Поимка означала неминуемую и мучительную расправу – беглецов часто сажали на кол, сжигали заживо или подвергали иным изощренным казням в назидание остальным. И все же история сохранила для нас несколько примеров таких успешных побегов, в том числе и с участием наших соотечественников.

Уже в 1543 году Мальтийский орден, этот неутомимый борец с османской экспансией и берберским пиратством в Средиземноморье, выдал охранную грамоту (своего рода паспорт или рекомендательное письмо) некоему Иоанну де Руссия – Ивану из России. Этот человек сумел каким-то образом бежать из турецкого плена, где он, возможно, трудился на каторжных работах, связанных с флотом, в одной из крепостей Северной Африки, и добраться до Мальты. Через тридцать лет, в 1573 году, рыцари-иоанниты (Мальтийский орден) выдали такую же грамоту еще десятерым христианам из России. Этим людям удалось совершить невероятное: находясь на турецкой галере, они сумели перебить охрану, захватить судно и, пройдя через враждебные воды, привести его к острову Гозо (второй по величине остров Мальтийского архипелага). Они сдались под защиту мальтийской крепости Гран Кастелло. Братья-рыцари, по достоинству оценив мужество и дерзость беглецов, не только даровали им свободу, но и отпустили на родину, вероятно, снабдив всем необходимым для дальнейшего пути.

Другой известный случай произошел с донским казаком Прокопием Анкудиновым. Проведя шесть лет на каторге в качестве гребца, он в 1644 году вместе с товарищами по несчастью сумел поднять мятеж на галере в Черном море. Преодолев сопротивление турецкой команды, восставшие сумели высадиться на берег в Болгарии (которая тогда была частью Османской империи), а уже оттуда, пробираясь через враждебные земли и Речь Посполитую, Анкудинов сумел его преодолеть и добраться до России.

Шанс на побег мог появиться во время стоянки галеры у берега для пополнения запасов воды, дров или во время десантных операций. Если гребцов выводили на берег для работ (например, рубки леса или переноски грузов), можно было попытаться скрыться в лесу или горах. Но это было лишь полдела. Беглеца ждал долгий и смертельно опасный путь через незнакомые, враждебные земли. Поимка местными жителями (которым часто платили вознаграждение) или специальными отрядами означала почти верную гибель.

Несмотря на всю почти полную безнадежность, мысль о побеге жила. Представим себе типичную картину попытки побега из порта: долгие месяцы тайной подготовки втайне от надсмотрщиков и других рабов (среди которых могли быть и доносчики); изготовление примитивного инструмента для вскрытия оков из обломка железа; установление связи с кем-то на берегу – возможно, греческим рыбаком или армянским торговцем, сочувствующим христианам; передача ему последней ценности или обещание будущей награды; ожидание темной безлунной ночи или праздника, когда бдительность стражи ослабеет; мучительные минуты освобождения от цепей под покровом темноты; бесшумное соскальзывание за борт в холодную воду; долгий, изнурительный заплыв к берегу или к условленной лодке; а затем – долгий, смертельно опасный путь через враждебную страну, где каждый встречный мог оказаться врагом... Сколько таких попыток было предпринято? Сколько из них закончились успехом? Мы не знаем. Но каждая такая попытка была актом невероятного мужества.

Бунт на коленях: массовые восстания и "интернационал свободы" на галерах

Помимо индивидуальных побегов, история знает и примеры масштабных, хорошо организованных восстаний невольников, которым удавалось не просто бежать, но и захватить целые галеры, превратив свое отчаяние в акт дерзкого возмездия. Эти события требовали не только невероятной смелости, но и тщательной подготовки, строжайшей конспирации, координации действий и абсолютного доверия между сотнями людей разных национальностей и вероисповеданий, связанных одной цепью и одной ненавистью к своим мучителям.

Восставшие направили захваченную галеру к христианским берегам и благополучно достигли Неаполя, находившегося тогда под властью Испании. Из Неаполя 220 бывших невольников, героически добывших себе свободу, пешком отправились в Рим, где их история вызвала всеобщее восхищение. Их как мучеников за веру и героев принял сам Папа Римский (вероятно, Урбан VIII). В память об этом событии в Риме были установлены две мемориальные доски, которые сохранились до наших дней как свидетельство мужества и интернациональной солидарности галерных рабов.

Еще более громкая история, ставшая известной всей Европе, произошла в 1642 году. На флагманской галере османского адмирала Анти-паши Мариоли вспыхнуло восстание, которое возглавил простой калужский стрелок Ивашка сын Мошкин. Этот бунт не был спонтанным взрывом отчаяния, он готовился долго и тщательно. Заговорщикам удалось раздобыть порох и в условленный час взорвать каюту, где спали турецкие солдаты, составлявшие охрану галеры. Затем невольники, освободившись от цепей, вступили в ожесточенную рукопашную схватку с оставшимися в живых турками и матросами. Бой на палубе галеры был жестоким, но отчаяние и жажда свободы придавали силы бывшим рабам. Они победили.

Прибыв в итальянский порт Чивитавеккья (в Папской области), героические беглецы были встречены с триумфом. Их принял Папа Римский Урбан VIII. История их дерзкого восстания, победы и захвата сокровищ мгновенно облетела всю Европу. Была написана и издана на нескольких языках брошюра об их удивительных похождениях, которая стала настоящим бестселлером своего времени. Вчерашние бесправные рабы превратились в европейских знаменитостей, "суперзвезд". Их чествовали при дворах монархов и правителей. В Венеции их принимал сам Дож, в Вене – император Священной Римской империи. Везде им предлагали почетную службу, высокие должности, возможность начать новую жизнь в Европе.

Однако, как и их предшественники, герои восстания 1642 года, несмотря на все почести и соблазны, отказались остаться на чужбине. Их неудержимо тянуло домой, на Русь. Долгая и опасная дорога на родину их не пугала. К счастью, их подвиг был по достоинству оценен и дома. Истории беглецов были тщательно записаны дьяками Посольского приказа и переданы царю Михаилу Федоровичу. Все бывшие невольники – стрельцы, казаки, дети боярские – были не только прощены за возможное "пребывание у неверных", но и приняты на государеву службу и получили заслуженное жалованье и земельные наделы.

Эта удивительная тяга к возвращению на родину, даже после долгих лет нечеловеческих страданий и унижений, даже при наличии самых заманчивых предложений в богатой и культурной Европе, была очень характерна для русских людей той эпохи. Вспомним хотя бы Ивана Болотникова, будущего грозного предводителя крупнейшего крестьянского восстания начала XVII века. Судьба забросила его в турецкий плен, он был гребцом на галере, был освобожден (вероятно, в результате морского сражения венецианцами), жил некоторое время в достатке в Венеции, но все равно предпочел вернуться в Россию, навстречу своей бурной и трагической судьбе. Возможно, слово "патриотизм" тогда имело несколько иной смысл, чем сегодня. Но для русского человека той эпохи Русь была не просто территорией, а Отечеством, землей "правильной" православной веры. И именно там, на родной земле, среди единоверцев, он должен был жить и умереть как истинный христианин. Эта глубокая религиозная и культурная идентичность, тоска по "Святой Руси" была сильнее любых материальных благ и соблазнов чужбины.

Плач невольников и песни свободы: отражение в фольклоре

Думы с потрясающей силой рисуют картину страданий на галерах. Используя традиционные поэтические средства – постоянные эпитеты ("кайдани залiзнiї", "море Чорне"), параллелизмы, риторические вопросы, плачи (голосiння), – они создают пронзительный образ нечеловеческих мук. Гребцов называют "орлами сизокрылыми", закованными в кандалы, подчеркивая трагический контраст между вольной птицей и прикованным рабом. Жизнь на каторге описывается как "ад кромешный", "тяжкая неволя", "люта праця".

Вот как передается отчаяние и тоска по родине в "Плаче невольников", где лирический герой обращается к ветру, к птицам, к самому Богу с мольбой об избавлении:

Затем следует обращение к Богу, полное надежды и смирения, мольба о возвращении не к богатству, а к простым человеческим ценностям:

Важнейшей темой дум является вера. Православная вера предстает как главная духовная опора невольников, помогающая им сохранить человеческое достоинство и надежду на спасение. В думе о Марусе Богуславке рассказывается о девушке-полонянке, ставшей женой турецкого паши. Она, рискуя жизнью, в канун Пасхи освобождает из темницы семьсот казаков, томившихся там тридцать лет. Она напоминает им о великом христианском празднике и о родине:

Образ Маруси Богуславки сложен: она и отступница (жена "бусурмана"), и одновременно – спасительница, сохранившая веру и любовь к родине. Ее поступок – это акт милосердия и напоминание о неразрывной связи с родной землей и верой.

Центральное место в думах занимают образы казаков-освободителей. Они предстают как идеальные герои, богатыри, ангелы-мстители. Дума о Самойле Кошке, возможно, самая знаменитая, рисует эпическую картину: атаман, проведший в плену 25 лет (!), не только не сломлен, но и организует дерзкое восстание. В думе подробно описывается, как он, проявив хитрость и знание турецких обычаев, добывает ключи от кандалов, как казаки ночью бесшумно освобождаются, нападают на спящих турок, захватывают галеру ("Добрий конь пiд паном Кишкою – турецька каторга тремирядна..." - Добрый конь под паном Кошкой - турецкая каторга трехрядная...), как они сражаются в море с погоней и с триумфом возвращаются на Сечь. Кошка здесь – воплощение казацкой доблести, ума, несокрушимого духа и преданности братству.

Помимо дум, существовало множество народных песен и легенд о побегах, о страданиях в неволе, о жестокости "бусурман". Передаваемые из уст в уста кобзарями и лирниками, эти произведения были живой связью времен, учебником истории и морали. Они не давали забыть о страданиях народа, но и воспевали его силу и непокорность.

Не менее важную роль в фольклоре играли и рассказы о казацких походах за освобождением пленных. Эти походы воспринимались как священная война, как исполнение христианского долга. Казаки на своих легких "чайках" представали как ангелы-мстители. Их подвиги воспевались, их имена становились легендарными (Дмитрий Вишневецкий, Иван Подкова, Петр Конашевич-Сагайдачный, Иван Сирко). Османские власти пытались бороться с казацкой угрозой, но полностью пресечь набеги не могли.

Этот богатый фольклорный пласт выполнял важнейшие функции: сохранял историческую память о трагедии рабства и героической борьбе, формировал национальное самосознание и образ казака-защитника, поддерживал моральный дух народа, вселял надежду на освобождение, оправдывал и героизировал казацкие походы.

Изучение этого фольклора позволяет нам сегодня не только узнать больше о конкретных событиях или верованиях прошлого, но и прикоснуться к душе народа, понять его страдания, его идеалы, его неистребимую жажду воли. Плач невольников и песни свободы – это две стороны одной медали, имя которой – борьба за человеческое достоинство. Истории о побегах с османских галер – это трагическая и героическая страница истории, свидетельство как бездны страдания, так и невероятной силы человеческого духа.